12.4. Мотивация преступного

(ДЕЛИНКВЕНТНОГО) ПОВЕДЕНИЯ

О преступном (делинквентном, от лат. delinquens — правонаруши­тель) поведении, как разновидности отклоняющегося поведения, говорят тогда, ког­да субъект выбирает противоправный способ удовлетворения потребностей, жела-

ний, снятия психической напряженности — применяет физическую силу или ору­жие с целью нанесения травмы, увечья или лишения жизни. В этом случае преступ­ный замысел превращает агрессивное поведение в преступление.

Мотивация преступного поведения может отражать не только агрессию, но и дру­гие противоправные поступки: принятие взятки, воровство и т. д. Поэтому она име­ет самостоятельное значение, привлекая в последние годы все большее внимание юристов. Свидетельством этому является коллективное исследование юристов и психологов, оформленное в виде монографии («Криминальная мотивация»). Этот труд оставляет двойственное впечатление. С одной стороны, криминалисты, профес­сиональной задачей которых является выяснение мотивов преступления, высказы­вают отдельные здравые и для психологов даже передовые мысли (очевидно, пото­му, что они ближе стоят к реальной жизни, чем последние, рассуждающие о мотивах' абстрактно, отстраненно), а с другой стороны, среди них тоже нет единого понима­ния мотивации и мотивов, тем более что они опираются на работы психологов.

Один из ведущих криминалистов академик В. Н. Кудрявцев (1978) мотивацию преступного поведения понимает как процесс формирования мотива преступле­ния, г^го развития и оформления, а затем и реализации в фактических преступных действиях. Он считает, что мотивацию надо отличать от механизма преступного поведения как по объему, так и по содержанию этих понятий. Мотивация, с его точки зрения, не охватывает всего механизма, потому что последний включает осу­ществление принятого решения и самоконтроль (с чем трудно не согласиться). Но В. Н. Кудрявцев не включает в мотивацию и оценку ситуации субъектом, и предви­дение им последствий своих действий, и принятие решения. Выходит, что человек, совершая преступление, действует как бы вслепую.

В. В. Лунеев (1980) считает, что все перечисленные элементы входят в мотива­цию:

Будучи динамичным процессом, мотивация... связана со всеми элементами преступного поведения: актуализацией потребности, возникновением и формированием мотива, целеоб-разованием, выбором путей достижения цели, прогнозированием возможных результатов, принятием решения¹.

Однако в мотивацию В. В. Лунеев включил и анализ наступивших последствий, и даже раскаяние и выработку защитного мотива, что к мотивации, как процессу формирования замысла преступления, не относится. Таким образом, у него понима­ние мотивации слишком расширено, а у В. Н. Кудрявцева — заужено.

Противоречия имеются и в понимании криминологами мотива. Большинство авторов понимает мотив как побуждение: «осознанное побуждение (стремление) к совершению конкретного целенаправленного поступка (волевого акта), пред­ставляющего общественную опасность и предусмотренного уголовным законом в качестве преступления» (С. А. Тарарухин, 1977), «внутреннее побуждение, кото­рое вызывает у лица решимость совершить преступление», «побуждение, которым руководствовалось лицо, совершая преступление» (Б. С. Волков, 1982). Правда, побуждение у криминологов — скорее основание поступка, а не энергетический

¹ Перечисленные элементы соответствуют представленной нами схеме мотивации — см. рис. 12.1.

импульс, заставляющий субъекта проявлять активность. Так, К. Е. Игошев(1974) понимает мотив преступного поведения как сформировавшееся под влиянием со­циальной среды и жизненного опыта личности побуждение, которое является внутренней непосредственной причиной преступной деятельности и выражает личностное отношение к тому, на что направлена преступная деятельность.

Упирая на то, что мотив преступного поведения — это побуждение, В. Н. Куд­рявцев в то же время замечает, что о мотиве преступления можно говорить только тогда, когда уже появились или формируются такие элементы преступного поведе­ния, как объект или предмет воздействия, цель или средство достижения преступ­ного результата. При этом не уточняется, идет ли речь о представляемой или же реальной цели и средствах ее достижения. Если верно последнее (а на такое пони­мание наталкивает следующая фраза В. Н. Кудрявцева: «...Нет основания усматри­вать преступную мотивацию в самих искаженных потребностях или интересах, взглядах или чувствах человека, который ничего противоправного не совершил. От деформации этих элементов личности до реального поступка может быть достаточ­но большая дистанция»)', то следует только один вывод: нет преступления — зна­чит, нет и преступного замысла, мотива. Однако неосуществленное намерение не означает, что этого намерения не было. Очевидно, что автором вольно или невольно преступное поведение отождествлено с преступным мотивом, который в случае от­срочки или недостижения в данный момент цели переходит в мотивационную уста­новку. Человек еще не преступник (и может им так и не стать), но уже социально опасен, поскольку имеет решимость (намерение) совершить преступление. Поэто­му не очень убедительной выглядит критика И. И. Карпецом (1969) взглядов запад­ных криминалистов, говорящих об «опасном состоянии» личности.

Понимание этого важно для профилактики преступлений, которая должна со­стоять не только в устранении условий для их совершения, но и в изменении взгля­дов и установок личности, т. е. в ее воспитании и перевоспитании. С этим, очевид­но, согласен и В. Н. Кудрявцев, поскольку пишет, что знание мотивов преступного поведения облегчает планирование мер индивидуальной профилактики и прогнози­рование будущего поведения субъекта, дает представление о содержании, глубине и степени устойчивости его антиобщественных взглядов; в ряде случаев знание мо­тивов позволяет судить об условиях формирования личности, а также о ситуации, в которой возникло преступное намерение.

Таким образом, если для уголовного права существует только один аспект совершено преступление или нет, то для правоохранительных органов и педагогики этого недостаточно: необходимо выявлять замыслы, особенности личности, могу­щие привести к появлению мотивов и мотивационных установок преступного пове­дения.

Отсутствие устоявшихся взглядов на сущность и структуру мотива приводит В. Н. Кудрявцева к очевидным противоречиям. Он утверждает, что о мотиве пре­ступления можно говорить только тогда, когда уже появились или формируются: объект воздействия, цель и средство достижения преступного результата, и тут же пишет, что не следует допускать такую крайность, при которой в мотив включают-

Механизм преступного поведения. — М., 1981. — С. 12.

ся именно эти элементы, иначе он начинает охватывать всю субъективную сторо­ну умышленного преступления. Но разве это не разумно — рассматривать всю субъективную сторону, т. е. всю структуру мотива?

Из-за придания преступлению только правовой основы В. Н. Кудрявцев делает вывод, что один и тот же мотив в зависимости от ситуации может быть побуждени­ем как к преступлению, так и к правоправному действию. Но если существует наме­рение совершить преступное действие (как конечная стадия формирования моти­ва), то этот мотив не может не быть криминальным.

Таким образом, в работах по мотивации преступного поведения отражается об­щее положение проблемы мотивации, существующее в психологической науке, со всеми ее противоречиями, неясностями. Изучая мотивы, криминалисты хотели бы знать о переживаниях и чувствах человека, совершившего преступление, о его по­требностях и интересах, идеалах, установках и убеждениях, целях и средствах их достижения, о планировании результата, т. е. все то, что послужило основанием преступного поступка. А это возможно только в том случае, если мотив преступно­го поведения рассматривать (что пока не делается) как сложное многокомпонент­ное психологическое образование, а процесс его формирования — как динамичный, стадиальный.

В то же время нельзя не отметить заслуживающие внимания и опережающие иногда мысль психологов высказывания криминалистов о мотиве. Так, В. В. Лунеев говорит, что мотив, наряду со своей важнейшей функцией побуждения, выполняет также регулятивную функцию фильтра при отборе и оценке субъектом того, что способствует или противодействует удовлетворению актуальной потребности. Он же рассматривает и другую функцию мотива — отражательную, о которой психоло­ги прямо не говорят (хотя похожие высказывания и имеются, например, у К. К. Пла­тонова). В актив криминалистов можно занести и четкую мысль, что мотивация — это процесс формирования мотива, т. е. мотив является результатом этого процесса (В. Д. Филимонов, 1981; В. Н. Кудрявцев).

Безусловно положительным во взглядах криминалистов на мотив является по­ложение, что мотивация преступления отражает не только и не столько ту или иную криминогенную ситуацию, в которой оно совершается, сколько все предшествую­щие негативные влияния социальной среды, сформировавшие личность с антисоци­альной направленностью, а точнее, деформировавшие мотивационную сферу лич­ности. Следовательно, временные пределы отражения криминогенных влияний в мотивации преступления нельзя ограничивать рамками конкретной ситуации. Здесь В. В. Лунеевым достаточно ясно выражена мысль, что, изучая структуру мотива, мы тем самым изучаем историю формирования личности, ее структуру. Между домини­рующими побуждениями правонарушителя и его социальными-ролями, связями имеется известный параллелизм, поэтому особенности личности находят отраже­ние в особенностях мотивов преступного поведения в 70-75% случаев.

В. Б. Голицын (1985) выявил, что для делинквентов характерным является доми­нирование потребностей в средствах существования и недостаточная сформирован-ность потребностей развития, познания, труда, межличностного общения.

По выраженности тех или иных потребностей и особенностей Д. И. Фельдштейн (1993) делит подростков с антиобщественной направленностью личности на пять групп. В первую группу входят подростки, ставшие на путь правонарушений слу-

чайно. Они слабовольны и легко поддаются влиянию окружения. Потребности у них просоциальные и не являются сами по себе причиной их антисоциальных по­ступков. Во вторую группу входят подростки со слабо деформированными потреб­ностями. Они легко внушаемы, легкомысленны, заискивают перед товарищами. Третью группу подростков характеризует конфликт между деформированными и просоциальными потребностями, интересами, установками. Имеющиеся у них пра­вильные нравственные взгляды не стали убеждениями. Для них является харак­терным эгоистическое стремление к удовлетворению своих потребностей, что и приводит к антиобщественным поступкам. Четвертую группу составляют подро­стки с деформированными потребностями и низменными устремлениями, подра­жающие тем несовершеннолетним правонарушителям, у которых имеется устой­чивый комплекс аморальных потребностей и откровенно антиобщественная на­правленность отношений и взглядов. Правонарушения совершаются ими, в основном, ситуативно, в результате спонтанно возникшего на фоне общей направ­ленности личности мотива. В пятую группу входят подростки с устойчивым ком­плексом общественно-отрицательных аномальных, аморальных, примитивных по­требностей. Эгоизм, равнодушие к переживаниям других, стремление к потреби­тельскому времяпрепровождению, агрессивность сочетаются у них с сознательно совершаемыми правонарушениями.

Существенным для криминалистов вопросом является, на каком этапе мотива­ции начинают проявляться криминологически значимые отклонения личности. И здесь положения, высказываемые ими, не всегда убедительны. Заявляется, на­пример, что потребностей, мотивов и частично целей, свойственных только пре­ступному поведению, нет, как нет и антиобщественных потребностей и мотивов (В. Н. Кудрявцев, В. В. Лунеев), а авторы, которые придерживаются противополож­ной точки зрения, критикуются на том основании, что социальная оценка мотива зависит не от его абстрактного содержания, а от того, в систему каких обществен­ных отношений он включен и каким общественным отношениям противопоставлен. Утверждается, что потребности, мотивы нельзя правильно оценить с точки зрения социальной полезности или вредности, так как последняя раскрывается через цель, средства ее достижения и наступившие последствия, через отношение субъекта к социальным ценностям, которыми он пренебрегает, реализуя свое желание.

Действительно, побуждение социально нейтрально (хотя и такой подход крити­куется), так как по одному и тому же внешне схожему побуждению могут быть со­вершены какпреступление, так и благородный поступок. Месть соседу за причи­ненную обиду, реализованная в нанесении телесного повреждения, — антисоциаль­на, а месть врагу Родины — священна. Но мотив, если его понимать как основание поступка, не может быть нейтральным. Такое заблуждение возникло у криминоло­гов потому, что мотив они понимают слишком узко, не включая в него как раз те элементы, которые делают поведение человека антисоциальным, преступным: сред­ство достижения цели, предвидение последствий, отношение к социальным ценно­стям. Именно на примере мотивации преступного поведения отчетливо видно, как существующее в психологии понимание мотива тормозит понимание проблемы по­ведения в целом, вызывает ненужные дискуссии.

Понимание мотива как основания поступка (для чего, ради чего) дает основание говорить об антисоциальных мотивах ввиду антиобщественной направленности

замысла субъекта. Антиобщественный замысел становится таковым, конечно же, в связи с общественными отношениями, моралью общества, дающей нравственную оценку (а правовые органы устанавливают и правовую оценку) тому или иному по­ступку. Криминальны не сами по себе потребности и многие цели, взятые в отдель­ности, криминальный оттенок им придают другие компоненты мотива, связанные с блоком «внутреннего фильтра». И основную криминальную «нагрузку» в нем несет компонент, связанный с нравственным контролем. Именно деформации и искривле­ния этого компонента структуры личности приводят к преступному поведению, а не корысть, зависть, месть, недовольство, обида и озлобленность, относимые В. В. Лу-неевым к мотивам преступлений. От возникновения этих состояний до намерения совершить преступление может быть большая дистанция. Преступны не желания голодного человека добыть пищу, разъяренного — ответить обидчику, а антиобще-' ственные и противоправные способы, которыми они хотят это сделать; поэтому и потребности, и внешние обстоятельства «виноваты» в содержании преступления лишь постольку, поскольку они облегчили формирование намерения удовлетворить потребность, но не больше. Не будь потребности или соответствующей ситуации, не было бы и преступления; но с таким же успехом в совершении преступления мож­но обвинить и его жертву: не появись она в этом месте и в это время, не было бы и данного преступления.

Таким образом, большинство компонентов, образующих структуру мотива пре­ступления (преступного действия), не криминальны. Однако поскольку человек вы­бирает криминальные пути и средства удовлетворения потребности и достижения цели, мотив в целом, как и замысел, намерение, приобретает криминальный харак­тер.

Возрастные особенности мотивации преступного поведения. В. В. Лунеев (1986) приводит данные, которые показывают, что мотивы преступного поведения у лиц разного возраста существенно различаются. Подросткам 14-16 лет присущи два вида криминальной мотивации: корыстная, удельный вес которой достигает бо­лее 50%, и насильственно-эгоистическая, доля которой составляет 40%. Промежу­точная форма (корыстно-насильственная) чаще всего совершается при доминирова­нии мотивации самоутверждения.

Конкретными причинами преступного поведения подростков являются: жела­ние развлечься, показать силу, смелость, ловкость; утвердить себя в глазах свер­стников, стремление к чему-то особенному, к сладостям, престижным вещам. По­этому три четверти преступлений подростков носит ситуативно-импульсивный характер.

Преступное поведение 16-17-летних по многим аспектам сходно с таковым у подростков. Однако есть и различия. Снижается число преступлений по корыстным мотивам (до 40%). Мотивация как бы «взрослеет» и становится разнообразнее. Мотивами преступного поведения у лиц этого возраста являются (в порядке убыва­ния частоты проявления): корысть, хулиганские побуждения, добыча средств на спиртное и наркотики, месть и озлобление, солидарность с другими, озорство, для добычи средств на сладости, показать свою силу и смелость, утвердить себя в глазах окружающих и т. д.

Криминальная мотивация молодежи в возрасте 18-24 лет характеризуется боль­шей связью не с конкретной ситуацией и психическим состоянием субъекта, а с на-

правленностью личности, ее взглядами. Возрастает удельный вес насильственно-эгоистических мотивов и уменьшается число «детских» мотивов (стремление при­обрести авторитет у сверстников, подражание другим, хотел приключений, по при­нуждению). В то же время увеличивается число случаев, когда преступник не мо­жет четко определить мотив своего деяния.

В зрелом возрасти удельный вес насильственно-эгоистической мотивации сни­жается. На первое место выходит корыстная мотивация, мотивация выгоды, пользы, зависти. Меняется характер насильственно-эгоистической мотивации: хулиганские побуждения уступают место мотивам, связанным с озлобленностью, ревностью, местью. Ситуация играет все меньшую и меньшую роль.